“Любой еврей — националист, это агент американской разведки...” И. Сталин

11 ноября 1938 года на следующий день после учиненной Гестапо “Хрустальной ночи” - кровавого погрома евреев в Москву тайно прибывает глава Гестапо Генрих Мюллер и заключает с главой НКВД Лаврентием Берия “Секретное генеральное соглашение о сотрудничестве взаимопомощи и совместных действиях между СССР и Германией”.
В соответствии с этим соглашением обе стороны определили общего врага № 1 – “международное еврейство с его международной финансовой системой, иудаизм и еврейское мировозрение”. 

Не видя ни зги впереди...

Соломон Динкевич, Нью-Джерси

Глава 9. Советская власть и евреи: Сталин 

9.10. Сталин — антисемит

“История партии — это история борьбы с евреями” 
Светлана Аллилуева (“Только один год” М., 1990) приводит слова Сталина

“Любой еврей — националист, это агент американской разведки...” 
И. Сталин. Выступление на заседании Президиума ЦК КПСС 1 декабря 1952 года (Дневниковая запись министра В. А. Малышева). 

В первые десятилетия своей революционной деятельности Сталин скорее всего не был юдофобом, т. е. не испытывал ненависти к евреям из страха перед ними (фобия — страх, боязнь), но антисемитом он безусловно был, о чем свидетельствуют слова первого эпиграфа. Светлана пишет (там же), что сталинский антисемитизм “был вызван долголетней борьбой с Троцким и его сторонниками и превратился постепенно из политической ненависти в расовое чувство ко всем евреям без исключения”. А юдофобом он стал в последние годы жизни, когда был вынужден согласиться на закрытый процесс над ЕАК. Второй эпиграф доказывает его юдофобство. “На деле Сталин был заядлым антисемитом, — вспоминает Хрущев. — Он мне давал и прямые директивы о расправе с евреями в московской организации после войны, когда я вернулся с Украины. Этот разговор был не один на один, а, как всегда, у Сталина за столом. Началось с того, что на одном московском авиационном заводе молодежь проявила недовольство, а зачинщиков приписали к евреям. Тут Сталин мне и говорит: “Надо организовать отпор. Русских молодых людей вооружить палками, и пусть они у проходной, когда кончится работа, покажут этим евреям”.

Берия с Маленковым тогда злословили: “Ну что, получил указание?” (Н. С. Хрущев. “Время. Люди. Власть”, 2005).

Читаем далее Светлану Аллилуеву: “Уж не могла себе русского найти, — кричал Сталин, когда Светлана вышла замуж за Григория Морозова. Он ни разу с ним не встречался. - Сионисты подбросили тебе твоего первого муженька, — сказал мне некоторое время спустя отец. “Папа, да ведь молодежи это безразлично, — какой там сионизм, — пыталась возразить я”. “Нет! Ты не понимаешь, — сказал он резко. — Сионизмом заражено всё старшее поколение, а они молодежь учат” (Аллилуева С. И., “Двадцать писем к другу”, М., 1990).

Эти слова Сталина убеждают меня, что в послевоенные годы он все-таки стал юдофобом — к ненависти прибавился еще и страх.

9.10.1 Антисемитское становление

“Сохранить всё еврейское, консервировать все национальные 
особенности евреев, вплоть до заведомо вредных для 
пролетариата, даже особые больницы устроить — 
вот до чего опустился Бунд!” 
И. Сталин, “Марксизм и национальный вопрос”

Сталинский антисемитизм, скорее всего, не был наследственным, ибо в Грузии не было традиционного российского антисемитизма. Просто в годы своего революционного ученичества в тюрьмах и ссылках он постоянно сталкивался с куда более образованными, культурными, более эрудированными, наконец, просто лучше изъяснявшимися по-русски революционерами-евреями. Комплекс интеллектуальной, да и физической неполноценности (сухая рука, рябое в больших оспинах лицо, относительно малый рост) преследовал его. Властолюбивый, злобный, коварный, наглый, циничный, злопамятный и мстительный, изощренно жестокий — мог ли Сталин не быть, не стать антисемитом, если на каждом этапе его пути к единоличной диктатуре ему приходилось бороться сначала с Бундом, затем с меньшевиками, с Лениным, предлагавшим отстранить его от неограниченной власти в партии, и, наконец, со всей ленинской гвардией после смерти Учителя.

Однако, будучи рациональным антисемитом и еще и великим актером, он умел при необходимости скрывать истинное отношение к евреям, и на всех этапах этой борьбы у него были соратники среди евреев. Правда, все они уже давно отпали от еврейства и были “мягкими” антисемитами, т. е. сторонниками ликвидации евреев посредством полной ассимиляции. Только в последние годы жизни Сталин стал “жестким” антисемитом, намеривался завершить начатое Гитлером “окончательное решение еврейского вопроса”. Б-г не допустил! Впрочем, для “ближнего круга”— людей, хорошо знавших Сталина, его антисемитизм никогда не был секретом.

Борис Бажанов, один из 4 секретарей Сталина в 20-е годы (3 другие — Лев Мехлис, Григорий Каннер и Иван Товстуха) пишет, что евреев Мехлиса и Каннера “Сталин держит для камуфляжа”, ибо во время Гражданской войны постоянно выступал против Троцкого, его заместителя Эфраима Склянского и их сотрудников-евреев в Наркомвоене, что “родило в партийной верхушке подозрение в сталинском антисемитизме”.

Он рассказывает (в уже цитировавшейся книге “Воспоминания бывшего секретаря Сталина”): в коридоре стоят он и Мехлис, проходит Сталин. Мехлис жалуется ему на некоего Файвиловича, четвертого секретаря ЦК комсомола (Леонид Файвилович расстрелян в 1936 году — С. Д.). Далее по книге Бажанова: “Сталин вспыхивает: “Что этот паршивый жиденок себе воображает!..” Поворачивается и уходит к себе в кабинет. Я смотрю на Мехлиса с любопытством: “Ну как, Левка, проглотил?” “Что-что? — делает вид, что удивляется Мехлис. — В чём дело?” “Как в чём? — говорю я. — Ты всё ж таки еврей”. “Нет, — говорит Мехлис, — я не еврей, я — коммунист”.

На XIV съезде партии (декабрь 1925 г.) Сталин не только отстранил от центральной власти еврейских лидеров партии — Троцкого, Каменева и Зиновьева (они еще остаются в ЦК), но и очень многих евреев снял с руководящих постов партийного аппарата. Через два года, на XV съезде ВКП(б) (декабрь 1927 г.) Троцкий, Каменев и Зиновьев исключаются из партии, в Центральном Комитете еще остаются несколько евреев: Каганович, Мехлис... Острый на язык Карл Радек тут же выдает: “Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин — из Политбюро”.

Но этот сталинский переворот не был обнаружен вплоть до первых послевоенных лет. — Сталин прекрасно умел скрывать свои истинные цели. На процессе Каменева и Зиновьева (август 1936 г.) 11 из 16 подсудимых были евреями, но все свято верили словам Сталина: “Мы боремся против Троцкого, Зиновьева и Каменева не потому, что они евреи, а потому, что они — оппозиционеры”. На втором Большом московском процессе (январь 1937 года) из 17 подсудимых только 6 были евреями, но Геббельс записал в своем дневнике: “Снова, очевидно, (что) против евреев. Сталин прижмет евреев” (Арк. Ваксберг, “Из ада в рай и обратно”), а чуть позднее добавил: “Он только для того, чтобы ввести в заблуждение весь мир, называет их троцкистами”. Юрий Нагибин приводит другой пример: Лазарь Каганович. “Он был ему нужен? Наверное, но Сталин легко жертвовал и более нужными и куда более ценными (например Генрихом Ягодой — С. Д.). Каганович удостоверял в глазах мира его лояльность к евреям”.

Сталинский антисемитизм в сильной степени подогревался еще и влиянием на его жену, Надежду Аллилуеву, еврейских жен его соратников. Жена Молотова — Полина Жемчужина (Перл Карповская), жена Рыкова — Нина Маршак, первая жена Каменева — Ольга Бронштейн, обе жены Бухарина — Эсфирь Гуревич и Анна Ларина (Лурье). Еврейками были жены Ворошилова (Голда Горбман), Кирова (Мария Маркус), Куйбышева (Евгения Коган), Андреева (Дора Хазан), Орджоникидзе (Зинаида Павлуцкая), Крестинского (Вера Иоффе), Постышева (Татьяна Постолоцкая), Луначарского (Наталья Розенталь), Межлаука (Чарна Эпштейн), Ягоды (Ида Авербах, племянница Свердлова), Ежова (Евгения Хаютина), Поскребышева (Бронислава Вайнтруб) — Арк. Ваксберг, “Из ада в рай и обратно”. [В большом числе еврейских жен нет ничего удивительного: устраивали быт, просто “отесывали” бывших рабочих и крестьян. Жёны Троцкого и Свердлова были русскими, и тут уже неизвестно, кто кого “отёсывал”.]

Прокламация и забастовка. 
Пересылки огромной страны. 
В девятнадцатом стала жидовка 
Комиссаром гражданской войны... 
                                  Ярослав Смеляков

Будучи сам женат на еврейке, А. В. Луначарский писал в статье “Об антисемитизме”(цитирую по книге Юрия Слезкина “Эра Меркурия: евреи в современном мире”, М., Новое литературное обозрение, 2007): “...с глубокой радостью мы констатируем колоссальное увеличение русско-еврейских браков. Это правильный путь. В нашей славянской крови еще много деревенского сусла; течет она обильно и густо, но немножко медленно, и весь наш биологический темп немножко слишком деревенский. А у товарищей-евреев очень быстро текущая кровь. Вот, смешаем-ка нашу кровь и в таком плодотворном смешении найдем тот человеческий тип, в который кровь еврейского народа войдет как замечательное, тысячелетиями выдержанное человеческое вино”.

Бытовой антисемитизм не прекращался в стране никогда. В стихотворении “Жид” Маяковский писал:

...кто по дубовой своей темноте, 
не видя ни зги впереди, 
“жидом”и сегодня бранится, 
на тех прикрикнем и предупредим. 

Не помогло. Юрий Нагибин вспоминает (“Тьма в конце туннеля”): “Вначале я, как Маугли, не знал, кто я, уверенный, что ничем не отличаюсь от остальной волчьей стаи. Но вскоре пришло прозрение и ответ: Жид пархатый, номер пятый, на веревочке распятый” (а был он крещеным сыном русской матери – С. Д.). И частушка времен Гражданской войны “чай Высоцкого, сахар Бродского, Россия Троцкого” тоже не была забыта. А вот две знаменитые фразы: “Муля, не нервируй меня!” из фильма “Подкидыш”(1939) и “Пиня Копман — король подтяжек” из “Искателей счастья” (1936) выкрикивались мальчишками на улицах и площадях всех городов на удивление без малейшего антисемитского подтекста (объясняю это только выдающейся игрой Ф. Г. Раневской и В. Л. Зускина).

Так было на свободе, на городских улицах и во дворах, а вот как это было в лагерях. Об этом пишет Юлий Марголин, польский еврей, оказавшийся в СССР в результате пакта Молотова-Риббентропа и попавший в ГУЛАГ, его книга “Путешествие в страну зэка”(New York, Chekhov Publishing House, 1952) на десятилетие опередила солженицынский “Архипелаг ГУЛАГ”:

“Впечатления польского антисемитизма изгладились в нас, когда мы встретились с гораздо более массивным и стихийным русским антисемитизмом. Он был для нас (польских евреев) неожиданностью. Мы нашли в лагере открытую и массовую вражду к евреям. 25 лет советского режима ничего не изменили в этом отношении. Неизменно в каждой бригаде, в каждом бараке, в каждой колонне оказывались люди, которые ненавидели меня только за то, что я был еврей. Их было довольно, чтобы отравить атмосферу в каждом месте, где мы жили. Несмотря на то, что они ничего не знали о Гитлере, они создавали временами вокруг нас гитлеровскую атмосферу, когда обращались, не называя имен: “Эй, ты, жид!” “У кого лопата? — У жида”. Это были люди из города и колхоза, воспитанные уже в советское время, и их отношение имело все черты естественного и общего явления” (выделено мной — С. Д.). “Беззащитность — значит ничтожность, — разъясняет Юрий Нагибин (“Тьма в конце туннеля”). — Любой подонок, любая мразь, ни в чём не преуспевшая, любой обсевок жизни рядом с евреем чувствует себя гордо”.

“И откуда же вновь этот заклятый антисемитизм? Лишенный всякой силы, дискредитированный и раздавленный окончательно, — откуда он опять? — задает вопрос А. И. Солженицын (“Двести лет вместе”, часть II. М., “Русский путь”, 2002) и, как часто в книге, отвечает голосом еврея, в данном случае профессора Соломона Лурье, — “причина антисемитизма лежит в самих евреях!” Но вот и нееврейский голос в его книге: “На вопрос, кто же это они, эти антисемиты, — отвечаю: это самые широкие слои населения” (Е. Кускова). С последним нельзя не согласиться, об этом же говорили и Нагибин, и Марголин. А вот заявление Александра Исаевича о том, что в Советской России антисемитизм, пусть даже в своей “жесткой” форме, был “раздавлен окончательно”, вызывает, мягко говоря, улыбку. Что же касается причин антисемитизма, то об этом раздел 6:3 главы 6. Повторим: антисемитизм вышел из антииудаизма, и продолжать искать “светские”(не прибегая к Торе) объяснения этому феномену неконструктивно. 

19 декабря 1932 года Анна Ульянова, сестра Ленина, пишет Сталину: “Дорогой Иосиф Виссарионович!.. Исследования о происхождении моего, а значит и Владимира Ильича, деда показало, что он происходит из бедной еврейской семьи, был, как говорится в документе о его крещении, сыном житомирского мещанина Мойшки Бланка. Этот факт, имеющий важное значение для научной биографии Владимира Ильича... был признан неудобным для разглашения. В институте (Маркса-Энгельса-Ленина) было постановлено не публиковать и вообще держать этот факт в секрете... Этот факт, вследствие уважения, которым пользуется Владимир Ильич, может сослужить большую службу в борьбе с антисемитизмом, а навредить, по-моему, ничему не может... он является лишь подтверждением данных об исключительных способностях семитского племени и о выгоде для потомства смешения племен, что разделялось всегда Ильичем. Ильич высоко ставил евреев”(выделено мной — С. Д.). На письме сталинская пометка: “В архив”. Приводя это письмо в книге “Из ада в рай и обратно”, Аркадий Ваксберг добавляет: “Когда позднее Мариэтта Шагинян докопалась до ленинских корней, она обнаружила, что в “жилах Ленина, кроме еврейской крови, текли еще немецкая, шведская (по матери), калмыцкая и чувашская (по отцу) кровь, и не было ни одной капли русской”.

Это правда, что Ленин действительно высоко ставил “полезных” евреев, тех отщепенцев, кто, подобно Троцкому, объявлял: “Я — не еврей, я — интернационалист”. Именно их он привлекал к руководству в партийном и государственном аппаратах, никогда не забывая о “бундовской сволочи”(см. 9.1).

Сохраняется миф, — читаем в книге А. Н. Яковлева “Сумерки”, — что Ленин лично порицал антисемитизм. Это неправда. В проекте тезисов ЦК РКП(б) “О политике на Украине”(осень 1919 г.) он пишет: “Евреев и горожан на Украине взять в ежовые рукавицы, переведя на фронт, не пуская в органы власти (разве в ничтожном %, в особо исключительных случаях под классовый контроль)”. Не желая выглядеть уж слишком оголтелым антисемитом, он делает к этому пункту стыдливое примечание: “Выразиться прилично: еврейскую мелкую буржуазию”.

Стоит напомнить, что ленинские тезисы написаны в разгар гражданской войны, когда в еврейских погромах, учиненных и белыми, и красными погибли более 200 тысяч человек (С. И. Гусев-Ориенбургский “Багровая Книга. Погромы 1919–1920 годов на Украине”, NY, Ладога, 1983). Владимир Короленко (“Дневник 1917–1921”, М., 2001) отмечает, что именно красноармейцы громили и вырезали евреев с особой жестокостью. Не помогло и обращение к Ленину работников Евсекций с просьбой остановить учиняемые буденновцами погромы, Ленин отправил обращение в архив, сообразив, что податели его — бывшая “бундовская сволочь”. И не вспомнил вождь мирового пролетариата, какую помощь оказали ему евреи сразу после захвата большевиками власти, когда вернули к жизни замершие вследствие чиновничьей забастовки министерства и ведомства (см. 9.2).

Но ведь говорил же Ленин: “Позор тем, кто сеет вражду к евреям”(Ленин, ПСС, Изд. 5, т. 38). Действительно, говорил и призывал не враждовать, а словом и делом побуждать евреев к полной ассимиляции. Для этого и организовал вождь мирового пролетариата Евсекцию.

В 1930 году Сталин разогнал Евсекции, арестовал и вскоре расстрелял их руководителей, обвинив в скрытом бундовстве (в том, с чем они решительно боролись). Это не помешало ему через год, 12 мая 1931 года, сообщить Еврейскому телеграфному агенству США об отношении к антисемитизму в СССР:

“Антисемитизм как крайняя форма расового шовинизма является наиболее опасным пережитком каннибализма... (выделено мной — С. Д.). Активные антисемиты караются по законам в СССР смертной казнью”(уж не на эти ли слова тирана опирался А. И. Солженицын, говоря, что антисемитизм “раздавлен окончательно”?).

[“Сталин явно перегнул, — уточняет Аркадий Ваксберг (“Из ада в рай и обратно”). — Закон, впрямую объявлявший преступлением именно антисемитизм, перестал существовать в 1922 году с принятием Уголовного кодекса”.]

В 1936 году на VIII съезде Советов Молотов говорит о “наших братских чувствах к еврейскому народу”(“Известия”, 30 ноября).

Напомню (см. 9.9.1), что всего лишь 2 года спустя 11 ноября 1938 года на следующий день после учиненной Гестапо “Хрустальной ночи” - кровавого погрома евреев в Москву тайно прибывает глава Гестапо Генрих Мюллер и заключает с главой НКВД Лаврентием Берия “Секретное генеральное соглашение о сотрудничестве взаимопомощи и совместных действиях между СССР и Германией”.

В соответствии с этим соглашением обе стороны определили общего врага № 1 – “международное еврейство с его международной финансовой системой, иудаизм и еврейское мировозрение”. 

Месяц и 10 дней спустя 21 декабря 1938 года Берия утвердил Инструкцию № 00134/13 о недопущении в органы НКВД “лиц у которых присутствует еврейская кровь вплоть до пятого колена (по неграмотности поколение названо коленом – С. Д.). Однако это не помешало следователям по особо важным делам – евреям Родосу и Шварцману пытать на Лубянке Исаака Бабеля. Такова была большевитская диалектика. Уместно вспомнить слова рейхсмаршал Геринга: “Я решаю, кто есть еврей!”. Он тоже был диалектик, хотя и нацистский.

В 1933 году в стране была введена паспортная система, и многие евреи стали заполнять 5-ю графу (“национальность”) “с тем же чувством рока, с которым в прошлые десятилетия отвечали на 6-й вопрос (социальное происхождение) дети казачьих офицеров, дворян и фабрикантов, сыновья священников”(Василий Гроссман “Жизнь и судьба”) — лишенцы и дети лишенцев.

“Если бы не 5-й пункт, я не занимался бы спецработой (расчетами атомной и водородной бомб — С. Д.), а только наукой. Я низведен до уровня ученого-раба”.— Борис Горобец (“Круг Ландау”) приводит слова академика Льва Давыдовича Ландау в одном из доносов на него. Другого “ученого-раба” будущего академика Г. И. Будкера было лишили допуска, но И. В. Курчатов объяснил кому надо об участии Будкера в работе над бомбой и его немедленно восстановили (Юрий Орлов “Опасные мысли”).

Когда 4 мая 1939 года Сталин снял М. М. Литвинова (декорируя его собственным желанием) с поста наркома иностранных дел, истинный смысл этой акции не был понятен. В беседах с Ф. Чуевым (Ф. Чуев “140 бесед с Молотовым”. М. 1991) Молотов вспоминает: “В 1939 году, когда сняли Литвинова, и я пришел на иностранные дела, Сталин сказал мне: “Убери из наркомата евреев”. И еще: “Евреи составляли там (в наркомате) абсолютное большинство... и свысока смотрели, когда пришел, издевались над теми мерами, которые я начал проводить...”.

Что же это за меры? В первый же день, придя в наркомат, Молотов объявил на общем собрании сотрудников: “ Товарищ Литвинов не обеспечил проведение партийной линии, линии ЦК ВКП(б) в наркомате... Мы здесь навсегда покончим с синагогой” и в тот же день начал увольнять евреев (“Совершенно секретно”, № 4 М., 1992). С какого же “высока” смотрели увольняемые и отправляемые в лагеря евреи на действия нового наркома? Может быть, это Максим Максимович Литвинов потешался над ним? О нем Молотов говорит Чуеву: “Такая сволочь... Литвинов, только случайно остался жив” (Лубянка начала было готовить процесс шпионско-террористической организации во главе с немецким (!!) шпионом евреем Литвиновым, но прекратила в связи с наметившимся соглашением с Гитлером. С этого момента прекратился прием евреев в дипломатические школы и в военные академии! [Что поделаешь, позабыл Вячеслав Михайлович, как за 3 года до того изъяснялся в “братских чувствах к еврейскому народу”. Ну а М. М. Литвинов с тех пор “ложился спать засунув под подушку револьвер, - не хотел сдаваться живым, если за ним придут.” (Борис Фрезинский, “Мозаика еврейских судеб. ХХ век”. М., “Книжники”, 2008).]

23 августа 1939 года в Москву прибывает германская делегация во главе с министром иностранных дел Риббентропом. После кратких переговоров подписывается пакт Молотова-Риббентропа. Сталин поднимает тост: “Я знаю, как велика любовь германской нации к фюреру. Поэтому я хочу выпить за его здоровье”. Этого ему показалось мало, и он произносит тост в честь рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, “гаранта порядка в Германии”(Л. Млечин “Министры иностранных дел. Романтики и циники”). Уместно напомнить, что Гиммлер отправил в лагеря всю германскую компартию во главе с Эрнстом Тельманом.

После подписания пакта Сталин принял Риббентропа в своем кремлевском кабинете и пообещал, что когда в СССР будет достаточно своей интеллигенции, с засильем евреев в руководстве будет раз и навсегда покончено (Евреи уже тогда были чужими; выделено мной — С. Д.). Об этом летом 1942 года рассказал Гитлер во время застолья (книга стенографа Гитлера Пиккара “Hitler’s table talks: 1941–1944”, NY, 1953). Сам Риббентроп говорил по возвращении, что он“чувствовал себя в Кремле словно среди старых партийных товарищей”.

Итак, великий интернационалист-ленинец, для которого антисемитизм — наиболее опасный пережиток каннибализма, буквально завидует Гитлеру и пока только мечтает покончить с еврейским засильем. Сейчас еще он был не в силах. Согласно Г. В. Костырченко (“Тайная политика Сталина”, М., “Международные отношения”, 2001) на начало 1939 года из каждой тысячи евреев 268 имели среднее и 57 — высшее образование, в то время как у русских эти числа были соответственно 81 и 6. (Ну ничего, ученик “кремлевского мечтателя” и сам мечтатель умел ждать. А ждать оставалось меньше 10 лет.) Узнав о пакте Молотова-Риббентропа, Троцкий написал: “Никто не скажет, что Гитлер стал коммунистом. Все говорят, что Сталин стал агентом фашизма”(Л. Троцкий. “Портреты”). Сталинский протеже, крупный биолог академик Лина Штерн, когда ей сказали, что это — “брак по расчету”, воскликнула: “Но от брака бывают дети!”(Илья Эренбург, “Люди, годы, жизнь”).

Как раз в это время в беседе с А. М. Коллонтай (Р. Косолапов, “Правда”, 2–4 июня 1998 г.) Сталин изложил свои мысли относительно евреев: “Сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения. Он всё еще рассматривает Россию как варварскую страну, как сырьевой придаток. И мое имя тоже будет оболгано. Мне припишут множество злодеяний. Мировой сионизм всеми силами будет стремиться уничтожить Советский Союз, чтобы Россия больше никогда не могла подняться... Здесь, надо признаться, мы еще не всё сделали. Здесь еще большое поле работы”.

И Сталин не сидел, сложа руки. Еще в мае 1939 г. был арестован Бабель, из него выбили подпись под таким текстом: “Руководителем контрреволюционной организации по линии литературы был я, Бабель, по линии кино — Сергей Эйзенштейн (немца по национальности, его приняли за еврея, как позднее и композитора Глиэра), по линии театра — Михоэлс”(Аркадий Ваксберг. “Сталин против евреев”, NY, “Liberty”, 1995).

Во всех преступных организациях значился Илья Эренбург. “Он пошел со мной на антисоветские беседы, и мы пришли к выводу о необходимости организованного объединения для борьбы против существующего строя”, — выбили из Бабеля. “Почему же меня не арестовали? — задает вопрос Эренбург и честно отвечает: — Не знаю”(И. Эренбург, “Люди, годы, жизнь”). В 1939 г. Сталин приказал начальнику управления идеологической контрразведки НКВД Сазыкину арестовать Илью Эренбурга, как только тот вернется из Франции, где был корреспондентом “Известий”. “По чистой случайности (?), — пишет Аркадий Ваксберг (“Из ада в рай и обратно”), — именно в эти дни на Лубянку пришла шифрованная депеша от резидента НКВД в Париже Льва Василевского, в которой он высоко оценил политический вклад Эренбурга в развитие французско-советских отношений... Берия сразу же доложил об этой шифровке Сталину. “Ну что ж, — сказал Сталин, — если ты так любишь этого еврея, работай с ним и дальше”.